Вадим Россик - Блеск тела
Самой броской деталью ее внешности была прическа – масса волосяных иголок. Когда Морковка надевала на голову ободок для волос, она выглядела как дикобраз в спокойном состоянии. Без ободка Морковка превращалась в напуганную рыбу-ежа. Это Очкарик где-то вычитал: «Ежи-рыбы принадлежат к семейству рыб из отряда иглобрюхообразных. Тело, принимающее при опасности форму шара, покрыто острыми шипами. Кожа и внутренности рыбы ядовиты. Укол колючками этой рыбы болезнен, представляет опасность для неосторожных купальщиков». Морковка тоже была ядовита и представляла опасность для неосторожных мужиков. Трудовая деятельность в магазине интимных товаров совершенно уничтожила в ней тягу к противоположному полу.
Самой броской деталью Морковкиного поведения была прозопагнозия. Еще в детстве девушка попала в тяжелую автоаварию и с тех пор страдала этой странной болезнью. В результате черепно-мозговой травмы отключился какой-то важный участок мозга, поэтому Морковка перестала различать человеческие лица. Она не узнавала даже отца с матерью, сестру, подружек. Все люди превратились для нее в толпу безликих фигур. Однообразных, как океан из китайцев. Постепенно Морковка научилась кое-как справляться со своей бедой. Теперь она запоминала людей по мелким деталям: родинкам, шрамам, татуировкам, походке, цвету лица, волос, жестам, манерам, голосу и так далее. Конечно, важнейшую роль играла одежда, обувь и аксессуары. Морковка выработала в себе исключительную наблюдательность, которую, впрочем, можно было всегда обмануть. Едва отец наряжался в новую рубашку, девушке приходилось прикладывать большие усилия, чтобы отличить его от соседа.
Под влиянием деда Брюсли Морковка повесила над своей кроватью плакат «Желания Тантры денежного потока». На ватмане девушка собственноручно написала цветными фломастерами: выучить финский язык; пройти курс лечения от прозопагнозии в финской клинике; поехать в Египет; поехать в Турцию; поехать в Крым; новую мебель; три новых платья; розовый летний пиджак; розовые лаковые туфли на шпильке; сделать тату на плече: «Я вас узнала!»; нарастить волосы, ногти, ресницы, попу, грудь; встретить любимого человека; открыть интернет-магазин женских сумок (пожалуйста, больше никаких фаллоимитаторов!).
Каждое утро и каждый вечер Морковка четырнадцать раз подряд читала вслух свои желания. Дед Брюсли обещал ей, что все непременно сбудется. Рядом с тантрой Морковка прикнопила фотографии своих соседей по квартире: Очкарика, Доброе Утро и деда Брюсли, с их именами, написанными разноцветными фломастерами. Просто так, чтобы не забыть.
Морковка вернулась к себе в комнату. В кухне наступило тихо. Пока пельмени варились, каждую миллисекунду в нашей вселенной происходило множество разных событий. В том числе и события, непосредственно влияющие на судьбу четверых жильцов трехкомнатной квартиры на Счастливой улице в Санкт-Петербурге, но на кухонном плане бытия ничего заметно не было. Негромко булькала кипящая вода в кастрюльке с пельменями, ритмично кряхтел дед Брюсли, сжимая эспандер теперь уже правой рукой, позванивал тарелками Доброе Утро, накрывая на стол. Однако взаимосвязанная жизнь многих людей уже была взвешена, измерена, разделена. Мене, мене, текел, упарсин1, так сказать.
– Чем занимался? – равнодушно задал вопрос дед Брюсли, прихлебывая свой антигеморройный настой.
– Был на автовокзале, – лаконично ответил Доброе Утро. Дальше можно было не спрашивать. Все и так знали, что каждый день Доброе Утро отправляется на какой-нибудь питерский вокзал, чтобы несколько часов стоять там с самодельными плакатами на которых написано: «Я вас люблю!», «Да здравствует лето!» и тому подобная чушь. Он громко желает приезжим и жителям города доброго утра, жмет руки, тем, кто не против и охотно фотографируется с туристами на память. Такая вот у него миссия. Это Доброе Утро однажды лично так решил. Его уже трижды задерживали полицейские, но, составив на всякий случай протокол, отпускали. Очкарик уверял, что это не заразно, поэтому остальные соседи не обращали внимания на причуды Доброго Утра. Пусть чудит, лишь бы на людей не бросался.
– А работать не думаешь? – опять спросил дед Брюсли. Он был человеком старой закалки. Жизнь – это работа, а короткий промежуток между работой и кладбищем, называется пенсией. Только успел отдышаться после последней трудовой вахты, как уже стал героем с четырехгранным памятником над собой. Этой доктрине его научили в пионерах, а потом в авиаучилище. Но дед Брюсли еще не хотел становиться героем, поэтому, успешно завершив карьеру военного авиатора, несмотря на возраст и геморрой, продолжал упорно трудиться сторожем. Кстати, скоро ему нужно было отправляться на ночное дежурство.
– Моя миссия – тоже работа, – сказал Доброе Утро, накладывая на тарелку пельмени. – Я дарю людям хорошее настроение. Что может быть важнее? Я нашел своего бога. Ну или мой бог нашел меня.
– Ты мне не втирай! За работу платят деньги, – назидательно сказал дед Брюсли, – а что тебе приносит стояние у вокзала?
Доброе Утро снисходительно улыбнулся.
– Вот вы занимаетесь боевым гопаком. Что это вам дает?
Дед Брюсли точным движением забросил эспандер в вазу, стоящую на подоконнике и резко поднялся со стула. Как типичный военный пенсионер, он не терпел ни малейшего возражения от младших по званию. Бывший летчик не зря напоминал неприятного Джеки Чана – был всегда самым умным, постоянно прав и мгновенно выходил из себя.
– Ладно, не затемняй мою карму! Мне пора на работу, а ты, Жека, подумай над тем, когда заплатишь со своим другом за комнату. Вы уже третий месяц живете у меня в кредит, а я не Сбербанк – кредиты не выдаю.
Дед Брюсли вышел в коридор и значительно повысил голос:
– Даю вам неделю сроку. Если к следующему понедельнику я не получу денег, выметайтесь! Морковки это тоже касается! И все, я сказал! Точка!
Между прочим, раньше дед Брюсли сдавал комнаты кавказцам, но когда количество гортанных жильцов зашкалило, он выселил этот Маленький Базарбайджан вон. Правда, зачем об этом знать квартирантам?
Хлопнув на прощание посильнее дверью, злой дед Брюсли ушел трудиться.
– Что это сегодня служба безопасности Ватикана разбушевалась? – спросила Морковка у Доброго Утра опять появляясь в кухне. – Только и слышно: здесь бяка, там кака, а тут фу как!
– Мы с Очкариком ему за комнату задолжали, вот дед и наговорил всяких ненужностей, – признался Доброе Утро, вылавливая в кастрюле последний пельмень (старинный рыбацкий закон – кто ловит, тот и ест). – Не поможешь с финансами, Морковка? Ты-то типа работаешь.
Морковка сделала большие глаза. Доброе Утро огорчился.
– Понял – ерунду сморозил. Извини.
Девушка покачала головой.
– Нет уж, мальчики. Я не смогу вас спонсировать. Мне самой платить нечем. Зарплату второй месяц задерживают. Шеф говорит, что вообще будет закрываться. Никак не берет народ наши причиндалы. А нету у вас яблочка – заточить?
4. Как утомительны в России вечера
Совсем стемнело, когда дождь, весь день только обещавший себя, наконец, вышел в ночную смену. Покрывая красным лаком ногти на руках, майор Траулько рассеяно слушала скороговорку капели за окном. Хотя дождь настойчиво барабанил: «Пора домой, пора домой, пора домой», Траулько не могла покинуть кабинет и отправиться к своему водителю «Газели». По двум причинам: во-первых, она дежурила до утра, а во-вторых, слишком большие ставки были сделаны днем.
Траулько давно усвоила нехитрую истину: в жизни можно просто плыть по течению. Если есть течение. Но лучше самой стать рекой и пробивать себе русло в унылой повседневности. В полиции течения не было. В этой системе ценностей, если усердно работать по восемь часов в день, то можешь стать начальником и тогда начнешь вкалывать по двенадцать. Траулько не хотела двадцать лет биться как рыба об асфальт, чтобы в конце карьеры получить нищебродскую пенсию, лицемерное сожаление коллег на прощальной пьянке и дешевые часы от руководства. Она обожала все красивое и чтобы ее девочки занимались фигурным катанием, поэтому сейчас Траулько ждала важный звонок.
Дежурство проходило спокойно. В этот июльский вечер петербуржцы и гости Северной Пальмиры не были склонны сильно нарушать общественный порядок. К семи часам наряд вневедомственной охраны привез трех пацанов с района, плотно обсаженных какой-то дрянью. Югендбыдло пыталось зайти за водкой в закрытый на ночь ларек «Вкусная кура и греча». Наряд оперативно выехал на сработку сигнализации и отфиксировал этих чертей. Малолетки вяло матерились – дрянь действовала на ура. На пока их закрыли в обезьянник или по-питерски «аквариум» – место, где потухают мечты. Там они и примирились с этим миром. Потом оперативники из розыска доставили карманника, случайно задержанного в троллейбусе. Карманотыра пробили по базе, узнали, обрадовались и отправили ночевать к спящим пацанам.
